Отправлено: 29.09.08 18:39. Заголовок: Вышла книга на основе переписки с заключёнными: Иерей Владимир Соколов. „На грани жизни“

Недавно вышла книга:

Иерей Владимир Соколов. „На грани жизни“

Иерей Владимир Соколов знаком читателям как автор многих статей и книги о проблеме младостарчества. Новая книга отца Владимира - это не просто письма заключенным, это, скорее, ответы на вопросы, которые сама жизнь задает душе каждого человека. Отверженные обществом люди обращаются прежде всего к нашей совести. И главный вопрос, который читается между строк этих писем: «А насколько мы христиане?»,- звучит как набат в наших успокоившихся душах. Автор приглашает читателей к серьезному размышлению над религиозными, философскими и жизненными проблемами, и поэтому каждый найдет в этой книге что-то полезное.

http://pravkniga.ru/book/10466/

 Отправлено: 06.11.08 20:37. Заголовок: Администратор пишет:..

Администратор пишет:

цитата:

Недавно вышла книга: Иерей Владимир Соколов. „На грани жизни“

Вера Михайловна подарила мне эту книгу. Книга, по-моему, действительно полезная и интересная. Попробую начать публиковать материалы их неё.

От издательства

Книга иерея Владимира Соколова «На грани жизни» продолжает разговор о проблемах человека, находящегося в местах лишения свободы. Получив огромное количество писем от заключенных после выхода в свет сборника «От сумы и тюрьмы», мы поняли, что зерно упало на благодатную почву. Люди, потерявшие бесценный дар свободы, остро нуждаются в духовном общении через печатное слово. В заключении живо интересуются ответами на вопросы, которые на воле обычно откладываются «на потом» из-за суеты или заботы о хлебе насущном. В тюрьме же к переоценке ценностей и пересмотру жизни подталкивают все обстоятельства. Заключенный вынужден подводить итоги, так как суд человеческий и Суд Божий для него теперь уже не пустой звук.

Автор книги, иерей Владимир Соколов, знаком церковному кругу читателей по многим статьям и книге о проблеме младостарчества. В течение нескольких лет отец Владимир исполнял церковное послушание – вел переписку с теми, кто находился в местах лишения свободы. Ответы священника на вопросы заключенных легли в основу его труда. Книга отца Владимира начинается с письма осужденного, которому смертную казнь заменили пожизненным заключением. Отверженный обществом человек обращается к нашей совести. И главный вопрос, который читается между строк его письма: «А насколько мы христиане?», – звучит как набат в наших успокоившихся душах.

«На грани жизни» – не просто письма заключенным, это, скорее, ответы на вопросы, которые жизнь задает душе всякого человека. Автор приглашает читателей к серьезному разговору о религиозных, философских и социальных проблемах, и поэтому каждый найдет здесь для себя что-то важное, ведь потребность в осознании смысла жизни есть у нас всех.

 Отправлено: 06.11.08 20:45. Заголовок: В авторском вступлен..

В авторском вступлении отец Владимир пишет, что в течение нескольких лет он исполнял церковное послушание – вел переписку с теми, кто находится в заключении. И далее:

„В письмах приходилось часто обращаться к теме самосознания, поэтому кое-какие наброски мировоззренческой картины уже имелись. Да, собственно, я и не ставил перед собой цели нарисовать целостную картину, хорошо понимая, что это не под силу одному человеку. Но наметить некоторые подходы, ввести читателя в курс дела – такая задача показалась мне вполне осуществимой и достаточной для этой книги.

Уже в самом начале моей переписки я столкнулся с загадочным феноменом: в заключении люди как-то особенно интересовались некоторыми духовными вопросами, причем их интерес был гораздо живее, чем интерес тех, кто находился на воле. Заключенные часто спрашивали не столько о духовно-нравственных проблемах, сколько о смысле бытия и устроения всего мироздания, и по большей части их интересовало то, что находится над физическим, материальным миром, древние греки называли это метафизикой. Поначалу я подумал, что причина в том, что мне в основном пишут верующие люди. Но ведь я постоянно общался с верующими людьми в Церкви, и все-таки не находил у них такого неотступного внимания к подобного рода вопросам. Скорее, наоборот, у большинства из тех, с кем мне приходилось беседовать, само обращение к таким темам вызывало недоверие и смущение. И это понятно, ведь внимание к смыслу жизни – это уже невольный ее пересмотр, подобие суда над ней, а суд – это нечто далекое, экстраординарное для тех, кто находится на свободе. В тюрьме же суд – явление обыденное. привычное. К пересмотру жизни подталкивают все внешние обстоятельства. Заключенный вынужден подводить итоги, и суд Божий для него – понятен как явление, а потому и не пустой звук.

Интерес заключенных к метафизике также вполне объясним. Преподобный Максим Исповедник говорил о том, что бытие нашего материального мира определяется идеальным бытием – логосами (смыслами), которые берут свое начало в Боге. Поэтому тот, кто интересуется метафизикой, обращается к Первоначалу, к Божественному замыслу о мире и человеке и, открывая для себя эти смыслы, находит свое место в бытии, обретает смысл всего Бытия и своей собственной жизни. Это дает ему новые неисчерпаемые стимулы стремления к жизни, к обретению ее в вечности.

В заключении человек растерян, он не может распоряжаться своею жизнью – она целиком подчинена внешним условиям и зависит от других людей, но в глубине души у него сохраняется неосознанная уверенность в том, что его жизнь не определяется внешними обстоятельствами, а зависит от чего-то другого, еще не совсем ясного ему самому. И вот здесь-то начинаются религиозные поиски. И если человек понимает, что его жизнь устроена неверно (а где так остро, как не в заключении можно это ощутить!), то у него возникает особая духовная жажда – он ищет новый, истинный образ бытия. Так проявляется его воля к жизни. И если воля к жизни и свободе сильна, то человек в этой внешней изоляции перерождается внутренне.

Мы знаем много примеров перерождения в заключении. Самый яркий и убедительный – это жизнь Ф.М. Достоевского. Перерождение писателя произошло на грани – смертный приговор побудил его начать решать «проклятые» вопросы о смысле жизни. Пожалуй, никто с такой, как он, остротой не ставил эти вопросы, – из тюрьмы Достоевский вышел богословом и философом. Многие старцы, покинув лагерь, искренне считали годы, проведенные в заключении, лучшим временем своей жизни.

Настойчивая потребность в осознании смысла собственного существования есть у каждого. Даже самоубийца, расстающийся с жизнью по той причине, что не видит в ней смысла, ставит именно этот вопрос. Находясь рядом со смертью, люди решают его с предельным напряжением всех сил. Именно эта способность к мобилизации жизни перед лицом ее разложения помещает человека в эпицентр бытия, она и делает его созидателем, а не разрушителем – человеком, а не зверем“.

 Отправлено: 06.11.08 20:49. Заголовок: СТАТЬ ЧЕЛОВЕКОМ ИЛИ ОЗВЕРЕТЬ

СТАТЬ ЧЕЛОВЕКОМ ИЛИ ОЗВЕРЕТЬ

Для ищущего и думающего человека вопрос в тюрьме так и стоит: сделаться истинным Человеком или окончательно озвереть? Однако Человеком становятся не по мановению волшебной палочки, а через религиозное обновление и культурный труд, то есть осознанно и свободно. Поэтому прежде, чем стать Человеком, необходимо узнать: кто же такой истинный Человек? Действительно ли он наследник Вечной Жизни? От положительного или отрицательного ответа на этот вопрос зависит смысл всего пребывания на земле, потому что, если человек причастен к жизни лишь на короткое время, то он не может почувствовать себя хозяином не только этого мира, но даже и той «кельи», которая ему дается на ничтожный, несопоставимый с вечностью срок. А стало быть он не сможет заботиться об этом мире как хозяин и наследник. В лучшем случае сделается наемником, управляющим, нанятым лишь на время. Вряд пи он даже окажется честным управляющим, потому что временщик почти всегда использует свою власть для личного обогащения. Когда человек отказывается от вечного наследия, он пробуждает в себе хищного зверя, который все усилия направляет на то, чтобы уворовать побольше и успеть употребить награбленное за недолгое время, которое ему отпущено (вот где исток воровской психологии). Здесь уже ничто не может ограничить его хищнические инстинкты: нравственные самоограничения вступают в противоречие с логикой такого образа жизни.

Человек нравственно разлагается, когда оценивает свои поступки не как добрые или злые, а только как выгодные или невыгодные. В состоянии хищнического стяжания он вырождается, ибо нравственное отношение к живому есть самый существенный признак Человека. Без этого он остается лишь антропоморфным существом, обладающим начатками рассудка. Поэтому так остро стоит перед нами вопрос о личной нравственности и вопрос метафизический: кто я – случайный ли сгусток материи или созданное по-особому Божьему замыслу вечное существо, призванное к созиданию мира, к соработничеству с Творцом?

Тюремное сообщество является не только частью всего человечества, но, в силу своей замкнутости, и его моделью, поэтому и проблемы тюрьмы – это проблемы всего человечества. Только в замкнутом сообществе эти проблемы доходят до такой критической точки, в которой они готовы разрешиться трагическим разрывом жизни, духовным и душевным катаклизмом. Поэтому в тюрьме нет промежуточных форм существования – жизнь там зиждется на противоположных полюсах, которые делят и самого человека, и все сообщество на две части: на тех, кто устремлен к смерти, и на тех, кто направляет себя к жизни. Причем, в первом случае это устремление, скорее, бессознательное, а во втором, – вполне осознанное. Но без рационального осмысления религиозных убеждений и основ религии, чем, собственно, и занимается метафизика, осознанного движения к жизни не бывает. И если человеку в момент напряженного поиска смысла жизни преподать базовые ее ценности, то у него появится возможность выйти из кризиса. Если исправительная система не предоставляет такой возможности, то она просто не исполняет того, для чего предназначена, ибо для исправления своей жизни человек нуждается, прежде всего, в духовной пище. И только культ может дать такие ценности. Приобщаясь к культу, человек открывает для себя подлинный облик бытия, а через него и новый образ своей жизни.

Стремление к совершенству лежит в основе религии и является самым сильным стимулом человеческой жизни. Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный (Мф. 5, 48), – призывает нас Сам Господь. История движима стремлением к совершенству, оно является ее пульсом – чем оно сильнее, тем сильнее бьется пульс истории, тем сильнее напряжение жизни человечества. Поколение, у которого этот пульс перестает биться – во всех смыслах потерянное, безжизненное поколение. Храм – место, где человек получает понятие о совершенстве и действенно устремляется к нему, поэтому жизнь, выстроенная вокруг храма, может решить многие проблемы пенитенциарной системы и сделать ее поистине исправительной, а не калечащей душу человека, какой она сегодня является. Даже вся хозяйственно-культурная жизнь лагеря, обычно основанная на рабском труде, может наполниться совершенно иным содержанием и смыслом – стать настоящим творческим актом преображения самого человека и окружающего его мира, если творческий стимул этому труду придаст культ. Однако беда наша в том, что сегодня культ имеет ничтожное влияние на культурную жизнь – прежде возраставшая в лоне культа теперь она обрела от него почти полную независимость. В тюрьме и в армии этот разрыв переживается острее, и поэтому там необходимость такого взаимодействия ощущается как самая насущная потребность.

 Отправлено: 06.11.08 20:59. Заголовок: ХРИСТОС – ВОТ КРАСОТА, КОТОРАЯ СПАСЕТ МИР

ХРИСТОС – ВОТ КРАСОТА, КОТОРАЯ СПАСЕТ МИР

Общаясь с заключенными, я заметил еще одну важную особенность их жизни – у многих появляется обостренное восприятие красоты. Они стремятся как-то реализовать это чувство: кто-то пишет стихи, кто-то рисует, кто-то мастерит различные поделки. Такое обостренное чувство прекрасного появляется у человека в результате интенсивного стремления к жизни, неотъемлемым свойством которой является красота. Красота открывает нам внутреннее единство всех частей целого, поэтому она научает нас солидарности, помогает постигнуть законы, объединяющие мир. Красота – это первая ступень приобщения к любви. «Красота спасет мир», -все знают это высказывание Ф.М. Достоевского, но не все понимают, что оно имеет религиозное наполнение. Христос – вот красота, которая спасет мир, – именно «с таким пониманием Достоевский не расходился никогда и не мог расходиться»*. В остроге ему открылся смысл красоты. Источник красоты – Бог, и красота являет образ преображенной жизни, поэтому приобщение к красоте делает человека добрее. В творчестве заключенный неосознанно и робко ищет для себя образ добра. В создании красивого нет никакой корысти и прагматической пользы. Создавая красивое, человек совершает бескорыстную жертву, которая и приобщает его к высшему бытию.

Это стремление к творчеству в тюрьме на фоне наблюдаемого специалистами процесса угасания творческих способностей (что расценивается как процесс «расчеловечивания» людей, ведущий мир к катастрофе** свидетельствует также, что тюрьма неосознанно реагирует на эти кризисные явления, и здесь человек хочет вернуть себе уже частично утраченный человеческий облик.
Перед лицом катастрофы расчеловечивания, которая в зоне ощущается как реальная угроза жизни, человек вынужден мобилизовать все свои жизненные силы. В такой мобилизации крепнет и ум – он обретает новое качество, поэтому у некоторых заключенных пробуждается жажда знания. Они живо и интересно ставят вопросы, выдвигают неожиданные исследовательские версии, настойчиво что-либо изучают. Круг их познавательных интересов очень широк – это и вселенские, и мировые, и бытовые явления. В таком творческом подходе и таком масштабном охвате реализуется жизненно важная в их положении задача – выяснить для себя истинные основания бытия, докопаться до его Первоисточника. Все, что открывается в этом напряженном поиске, человек невольно примеривает к себе – и вдруг обнаруживает, что постоянно нарушал все законы устроения жизни.

Каким образом вообще человек осознает, что его жизнь неверно устроена? Очевидно, у него имеется тот идеальный образ бытия, сопоставляя с которым реальную жизнь, он осознает ее искаженность. Изменение и покаяние было бы невозможно без приобщения к этому идеалу. Да и вообще жизнь человека невозможна без идеала, который подспудно наполняет ее часто неведомым ему смыслом. Если даже человек считает, что мир бессмысленен, а поэтому бессмысленна и его жизнь, то откуда у него взялась жажда и понятие самого смысла, ведь мерилом бессмысленности всегда является смысл? Человек, не имеющий этого мерила в самом себе, будет доволен миром, потому что повод для недовольства рождается только из сознания несоответствия мира идеалу или смыслу. Неудовлетворенность же бессмыслицей жизни – есть уже начало обретения ее смысла. Поэтому на той границе, где жизнь ускользает и обессмысливается, человек начинает отчаянно искать Истину, незыблемую идеальную сущность Бытия. Если она не существует реально, то бессмысленно продолжать жить, особенно в таких условиях, поэтому этот напряженный поиск истины жизни – есть такой же реальный способ выживания, как и стремление к созерцанию красоты и обретению нравственных устоев.

Но, к сожалению, в зоне религиозная жажда часто удовлетворяется жалкими суррогатами – оккультными и сектантскими притязаниями на объяснение устроения духовного мира. Зауженная и искаженная истина несет в себе зародыш будущего кризиса и распада, – она всегда имеет следствием кардинальное извращение всей жизни. В качестве иллюстрации этой важной для всего дальнейшего разговора мысли приведу пример из истории. Общеизвестно (после публикаций Макса Вебера), что протестантская этика породила капитализм. Богатство у протестантов является отличительным признаком того, кто предопределен ко спасению, поэтому приобретение капитала становится для них фактически религиозным служением. Религиозное учение выступило сильнейшим стимулом к развитию капитализма и новых производственных отношений. Кальвин, сняв католические запреты отдавать деньги в рост, позволил развиваться банковской системе, в которой, деньги делали деньги, а накопленный капитал становился надежным «пропуском» в Царствие Небесное. Таким образом, безнравственное отношение к человеку бедному, ставшему объектом дотоле невиданной материальной эксплуатации, было оправдано искаженной протестантизмом этикой. По существу, это было поворотом от христианской этики к языческой.

Капитализм оказался продуктивным в экономическом смысле, но совершенно бесплодным и даже вредным в воспитании и изменении самого человека, ибо в его основу изначально был заложен неверно обоснованный нравственный постулат. Поэтому он привел сначала к нравственному надлому, а затем и к прямому вырождению человека: западные народы потеряли способность выживать, – ввиду малой рождаемости, они вытесняются теми восточными народами, которые способны к большему самовоспроизводству. Причем, такая высокая рождаемость у восточных народов обусловлена опять-таки содержанием их религиозного учения (то есть метафизикой), поэтому западная метафизика, как это принято ныне выражаться, оказалась неконкурентоспособной.

В письмах заключенных бросается в глаза обилие протестантской и оккультной лексики и фразеологии. Это говорит о том, что они постоянно подвергаются подобному влиянию через средства массовой информации, в которых выступают с проповедями протестантские миссионеры, повсеместно распространяются оккультные знания, размещаются рекламные объявления колдунов и магов. Впрочем, и все мы испытываем на себе такое влияние; отличие лишь в том, что на воле доступны не только средства массовой информации, но и духовная литература.


___________________________
*) Дунаев М.М. Православие и русская литература. В 6-ти частях. Ч. III. М., 2002. С. 523.

**) См. об этом в книге: Базарный В.Ф. Школьный стресс и демографическая катастрофа России. Сергиев Посад. 2004. С. 9.

 Отправлено: 06.11.08 21:21. Заголовок: ЦЕНА ВОПРОСА – ЖИЗНЬ

ЦЕНА ВОПРОСА – ЖИЗНЬ

Однако, в "зоне" «цена вопроса» слишком велика, а чутье у заключенных обострено, – и многие не удовлетворяются суррогатами; они ищут неподдельной, полной истины. Тюрьма – это место, где человек с особой силой ощущает потребность в таком поиске. Поэтому многие заключенные приходят к Православию. Они хотят выйти к главному и подлинному, только поэтому с ними возможен диалог. Но чем мы ответим на их запросы?

Не стоит, впрочем, романтизировать лагерную среду. Надо понимать, что в колониях сидят по большей части рецидивисты (свыше 90%). Они-то и задают там тон, устанавливают свои законы, далекие от религиозной нравственности. Всякое доброе отношение к людям там считается проявлением слабости. Каждый рецидивист входит в воровскую «семью», – и вырваться ему из-под ее «опеки» весьма трудно. Тот, кто хочет жить религиозной жизнью, вступает в конфликт с «семьей» – конфликт реальный и очень серьезный. Например, по «воровскому кодексу», общение с «опущенным» наказуется тем, что общающегося с ним также «опускают». Этот «закон» нельзя совместить с Причащением из единой чаши. Впрочем, «тюремный кодекс» обладает определенной гибкостью, и гибкость его распространяется, по большей части, на религиозных людей, – крайне редко, но закон нарушается. Так, например, мне известен случай с религиозным диссидентом Александром Огородниковым – он общался с «опущенными», но обладал среди заключенных таким авторитетом, что этот закон по отношению к нему не применяли.

Когда его впервые втолкнули в камеру, уголовникам было дано от начальства задание «опустить» непокорного фанатика. Огородников, оказавшись в камере, стал молиться. «Чего там бормочешь?» – последовал агрессивный вопрос, за которым обычно уже начинается избиение. «Молюсь», – тихо ответил Александр. «И что, помогает тебе твой Бог, откликается на просьбы?» – уже смягченно и заинтересованно спросили его. «Да, откликается», – твердо ответил Александр. «Ну, вот у нас курева никакого уже несколько дней нет, так ты попроси, чтобы Он нам дал», – это уже был предлог для начала «операции». «Хотя я против курения, но попробую попросить», – сказал Александр. И через полминуты открылось окошко и чья-то рука вбросила в камеру пачку «Беломора». Только таким чудом Огородников был спасен от надругательства. Его уважали за его стойкость и мудрость – ему было позволено многое. Поэтому в тюрьме трудно быть религиозно сентиментальным, ибо вера там проходит через настоящие испытания и тяга к религии рождается в ней не благодаря общей атмосфере, а вопреки ей.

 Отправлено: 06.11.08 21:47. Заголовок: МЫ ВСЕ – ДЕТИ ГУЛАГа (конец вступления)

МЫ ВСЕ – ДЕТИ ГУЛАГа

И тем не менее, сам интерес к религии в исправительных учреждениях очень высок. Согласно исследованиям, интересующихся религией там свыше 50%. Возможно, это связано с суевериями и практическими выгодами. Серьезно относящихся к религии там гораздо меньше. И даже среди них мало тех, кто пытается осмыслить свою религиозную жизнь. Большинство корреспондентов – люди мало подготовленные к религиозному диалогу – они даже толком не владеют русским языком, в одном слове ухитряются сделать порою несколько ошибок. Письма, собранные в данной книге – это письма тем, кто составляет тюремную интеллектуальную «элиту», поэтому по ним нельзя делать обобщающих выводов. Это письма к людям, самостоятельно мыслящим – и потому не оторвавшимся от жизни на воле, а наоборот, в каком-то смысле даже более глубоко ее понимающим и знающим, – вследствие наблюдения ее как бы со стороны, да еще и с учетом лагерного опыта. А он ценен в том отношении, что наша страна еще совсем недавно была большим лагерем, где значительная часть людей находилась за колючей проволокой. Большинство моих адресатов случайно оказались в колонии – они были осуждены по таким статьям, по которым каждый из нас может лишиться свободы, например, в результате дорожной аварии. Да и вообще, сегодня тюрьма открыта практически для любого человека, потому что коррупционная система позволила невероятно легко фабриковать ложные обвинения.

В определенном смысле все мы – дети ГУЛАГА, без перевода понимаем тюремный язык, и в нашей лексике сохраняются слова из воровского жаргона. Попса, стилизованная под блатные песни, постоянно звучала и до сих пор звучит в эфире. Да и сама криминогенная обстановка в обществе, как и средства массовой информации, наполненные криминальными сюжетами, способствуют распространению этого языка, через который, кстати говоря, происходит и усвоение криминального мировоззрения. Тюрьма прошлась по нашему сознанию как властолюбивая хозяйка по своим домашним. Подобно тому как заключенный строит свою жизнь в соответствии с командами и требованиями, которые ему подаются и выдвигаются, – подобно этому и мы бездумно и безответственно отдаем нашу жизнь в подчинение чьей-то воле, чаще всего злой. Без явного криминального давления через все средства массовой информации, романтизирующие и оправдывающие преступления, невозможно себе представить такие явления нашей жизни, как, например, грабительскую приватизацию, всеобщую коррупцию, а на бытовом уровне – кражу нескольких десятков километров медного провода, лишающую электроснабжения целые районы. Воровство сегодня меняет не только экономику, но и сознание человека, ведет к деградации всю общественную и культурную жизнь. Происходит поистине мировоззренческая революция, и этому в значительной степени способствует криминальная общественная атмосфера. Вследствие этого, мы сегодня сосредоточены исключительно на сохранении и защите жизни, а не на ее созидании. И в этом главная беда и основной тормоз нашего общественного бытия, потому что созидание жизни гораздо эффективнее и благодатнее, чем ее защита и сохранение.

Подмечено, что молодые люди всегда выбирают себе какой-то пример для подражания. Раньше они употребляли как жаргонные в основном русифицированные слова иностранного происхождения – этим молодежь как бы декларировала образ жизни, к которому стремилась. Сегодня жаргон, который используют молодые, – это в большей своей части жаргон воровской. Неужели и этим они заявляют о своем выборе?

Таким образом, проблемы тюрьмы – это проблемы не только тех, кто сидит или работает там, но и тех, кто находится за ее пределами. Это проблемы и молодого поколения, и зрелого, и стареющего. И именно поэтому они вызывают всеобщий интерес.

Рассуждая о жаргоне, нельзя не задаться вопросом: «На каком языке говорить с заключенными? Да и вообще, как сегодня говорить о религиозном мировоззрении»? Мировоззренчески мы все сформировались под огромным воздействием гуманистической эпохи, давшей сильнейший стимул к развитию науки. Через научную терминологию, внедренную сегодня в обыденное сознание, мы невольно восприняли и научное мировоззрение, поэтому у современного человека большое доверие вызывает научное знание и научные аргументы. Говорить с современным человеком о религии, не используя эти аргументы, трудно и малоэффективно. Для него научное мировоззрение является камнем преткновения, но оно же, поставленное на свое законное место, может стать прочным мостом к религии и надежным союзником в борьбе с оккультизмом. Сегодня невозможно общаться с людьми на языке средневековья, поэтому путь возвращения к традиции пролегает ныне и через этот мост – через включение научного знания в контекст религиозного мировоззрения, тем более, что оккультисты пытаются под видом наукообразно оформленных знаний привить нашему сознанию чуждую нам мистику. Они обряжают средневековые доктрины в одежды научной терминологии, рассчитывая на доверие современного человека к науке. Тем более важен современный язык, а это есть во многом научный язык. Научность – это точность, почва для прояснения разума, на этой почве невозможны оккультные спекуляции.

Религиозному человеку необходимо изучать язык, на котором он говорит. Для русского человека это русский и церковнославянский языки. Глубокие смысловые и даже сакральные связи в языке обнаруживаются через корни слов. По ним можно проследить развитие и становление языка. Такое возвращение к своим собственным корням возможно только с позиций религиозной метафизики, но подойти к религиозной метафизике современный человек может через языковую точность. И здесь научная логика может помочь ему пройти этот путь, не уклонившись ни в позитивизм, ни в мистицизм.

Тема взаимодействия науки и религии сегодня чрезвычайно актуальна. Письмо десяти академиков президенту Российской Федерации В.В. Путину показало, насколько горяча тема, ибо вся общественная жизнь зависит от правильного решения этих актуальных вопросов – культурное воспитание без религии будет разрушительным для всей культурно-общественной жизни. Сегодня необходим диалог деятелей науки и религии, потому что поверхностное знакомство с деятельностью друг друга установило тотальное взаимное непонимание там, где его не должно быть по существу обсуждаемых предметов. Диалог науки и религии – это вообще тема XXI века.

В осмыслении проблем научного мировоззрения использовался материал, почерпнутый из популярной литературы и средств массовой информации. В научной области я являюсь дилетантом, поэтому оценить достоверность и научную значимость этой информации не имею возможности.

Эта книга составлена из писем, в которых все названные проблемы поднимаются и обсуждаются. Несмотря на то, что письма были написаны конкретным людям, отбывающим срок заключения, они адресованы самому широкому читателю, интересующемуся религиозными вопросами, ведь проблемы человека везде одинаковы.

Судьбы тех, с кем пришлось вести переписку, во многом остались для меня тайной. Я не мог позволить себе задать моему корреспонденту вопрос слишком личного характера – думаю, что это подорвало бы мой авторитет. Заключенные народ осторожный – они не доверяют свою личную жизнь постороннему человеку, а для них я все-таки оставался посторонним, меня они не видели – мало ли кто мог воспользоваться такой формой общения. Поэтому в письмах, в основном, обсуждаются проблемы в их существе, без отношения к личной жизни человека. Хотя, кое-какие детали этой жизни вырисовываются из контекста. Ну а кое-что осталось «за кадром», поэтому я счел необходимым дать маленький комментарий, предваряющий письма к определенному адресату.

Конечно, письма лишь одной стороны – это монолог, но монолог, который является частью диалога, а по этой части нетрудно восстановить почти всю беседу. Там же, где эта диалогическая сторона затемнена, даны соответствующие пояснения. Реальные имена изменены. Письма в книге размещены по возрастающей философской и богословской сложности.


Вот, собственно, это конец авторского вступления к книге „На грани жизни“, в основном состоящей из писем заключённым.

 Отправлено: 15.03.10 17:35. Заголовок: В этой книге..

В этой книге есть письмо, адресованное заключённому, об Исповеди и покаянии.

Письмо третье.
ОБ ИСПОВЕДИ

Добрый день, Алексей!
Получил ваше письмо. Житейские ваши проблемы мы как-нибудь сообща разрешим, все, что вам необходимо, уже выслали, а вот духовные – разрешить не так просто, и вы правы, они сегодня всеобщие, потому что на дворе «зима» – время духовного оскудения.

Духовная жизнь в человеке начинается с покаяния, а вот покаяния-то у нас нет. И даже не потому нет, что не каемся, а потому, что не умеем каяться, – просто не знаем толком, что это такое, у нас практически нет такого опыта. Опыт предполагает конкретное содержание, которое тот, кто его имеет, может отстоять не словами, а явить духом. Нас, к сожалению, устраивает ложь. Но исповедь может быть содержательной только тогда, когда она на самом деле о правде, а не изображает правду, когда она не лицемерие (потому что так принято), а действительное предстояние перед разоблачительной правдой – только тогда исповедь может стать очистительной. Но это предстояние связано с болезненным чувством, потому что истина уязвляет нас, по той простой причине, что мы отождествились с ложью. Она может быть и потрясением, своеобразным духовным «землетрясением».

Исповедь не только в назывании (именовании) греха, она в желании себя изменить, в готовности ждать целую вечность этого изменения, и в непримиримости с грехом, потому что грех не имеет никакого отношения к подлинному существу человека. Но мы не умеем просить и не умеем ждать. Ждать, значит – воздерживаться, поститься, но поститься ради иного бытия, а не из презрения к этому.

Мы превратили исповедь в спектакль, в актерство, которое закрывает от нас подлинный смысл происходящего. В этом театре мы и актеры, и зрители, – свыкаемся с ним так, что не замечаем даже всей этой театральности. Чтобы ее ощутить, необходимо хоть на миг перестать быть актером или зрителем, – выйти из театра, не создавать этот спектакль (ведь спектакль создают не только актеры и режиссеры, но и в не меньшей степени зрители). Однако всем нам, похоже, нравится «представление», мы – пассивные зрители, отсюда происходит наша духовная бесплодность. Такая исповедь – духовный тупик.

Настоящая исповедь – это хирургическая операция, на которой бывает больно, зато потом появляется здоровье. Сначала боль, а здоровье потом. Но что именно в нас болезнует? – в этом главный вопрос. Не должно ли оно, переболев, окончательно исчезнуть? Так что же мы так беспокоимся о боли?

Как видите, Алексей, здесь очень много вопросов, но как мы можем на них ответить, если всякий раз «мужественно» убегаем от них? Исповедь не может быть бегством – от себя не убежишь, все равно рано или поздно придется встать лицом к лицу к самому себе, изломанному жизнью во грехе. Вечно бегать нельзя, вечно обманывать себя и других невозможно. Не лучше ли сразу устремиться к правде, чем идти к ней окольными путями? Надо уметь беречь время своей жизни – его нам всем, без исключения, отпущено слишком мало. Рассуждение сможет сберечь для нас это драгоценное время; терпение и умение ждать и неназойливо просить способно нас изменить, наполнить бесценной мудростью, перед которой все сокровища мира покажутся гнилушками и черепками. Если правды, беспощадной правды нет, то не может быть исповеди. Исповедь – это жажда правды, жажда, которая вырывает человека из лап лжи и, поставляя его перед Богом, рождает в нем нового, истинно правдивого человека.

Вот вы говорите, что не в колонии, а на свободе стали заложником организаций при оформлении документов... но в еще большей степени мы становимся заложниками слов и определений, когда что-то неверно определено или поименовано. Именно это происходит у нас и в отношении исповеди. Вы говорите, что не знаете, как «бороться со страстями», но откуда вы взяли, что с ними надо бороться? Очевидно, вас так научили, вот мы все и боремся со страстями. Святые же отцы говорят, что страсти – это извращенные добродетели. А разве можно бороться с добродетелями, пусть даже и извращенными? Страсти, учат святые отцы, надо пасти, преображать их, – возвращать их к своей добродетельной сущности, а мы все боремся, но этим самым вырываем и корень добродетели. Хотим сразу же добиться доброделания, лишь пройдясь косой по сорняку, но ведь он снова отрастет, сколько его не срезай. Такая борьба бесплодна, она только отвлекает силы от настоящего преобразования страстей.

Это я и называю театром: мы изображаем, что боремся, изображаем, что побеждаем, а святые «пасли» не один десяток лет – они имели терпение, но главное, – они называли происходящее правильными именами, точно определяя сущность процесса. У нас сегодня нет никакой ответственности к произносимому слову, к определению – вот и ходим вокруг да около, бес, как говорится, по кругу водит. Игра опасна тем, что совершается по определенным правилам, в ней всегда человек застрахован правилом. Это правило изображает жизнь, но не может ей стать по существу, потому что жизнь не подчиняется правилам. Она всегда есть некая неожиданность, однако мы не готовы встретить ее в этой неожиданности, поэтому и проходит она мимо нас, по тем самым правилам и проходит, которые мы себе избрали для того, чтобы ходить «вот здесь и нигде больше».

Что-то мы где-то слышали, что-то где-то читали; кто-то нам поведал эти правила как истину от святых отцов, а на самом деле – это бабушкино доморощенное богословие. Они уже состоялись, определились – и других определяют, а ведь человек – существо становящееся, изменяющееся. Изменяться – это его свойство (во всяком случае, здесь, в этой жизни). Само покаяние-то называется на древнегреческом метанойя, что означает изменение ума, изменение своих ложных представлений на подлинные. Если это изменение произведено правильно, то тогда можно говорить о каком-то продвижении к Богу, о преобразовании страсти – это аскетическое продвижение и есть собственно подвиг (от слова двигаться). Страсть преобразуется длительным врачеванием – горьким лекарством покаяния, постоянным изменением ложных о себе представлений на подлинные, то есть углубленным знанием, открытием в себе новых граней греха.

Однако, ведь нет в нас этой перемены на подлинное; более того – устраивает старое, изношенное, ветхое, потому что боимся изменений, страшимся их. По правилам (по закону) жить легче. Но „делами закона не оправдается пред Ним никакая плоть; ибо законом познается грех“ (Рим. 3, 20). Если мы не поймем того, что человек в своем нынешнем состоянии совсем не то существо, которым он должен стать, то так и останемся теми, кто не хочет становиться человеком, ибо на исповедь мы приходим для того, чтобы сделаться людьми. Мы приходим к Богу с тем, чтобы Он нас исправил, но исправление происходит по нашему разумению, по нашей вере и нашему слову, – тому слову, которым мы определяем то, что происходит с нами.

Таким образом, исповедь – это процесс творческого соработничества, она начинается человеком, а Бог ее завершает. Для многих же православных исповедь сегодня лишь магия процесса. Но магия ломает сознание, даром это не проходит –человек надолго погружается в фантастический мир. Мы каждый раз собираем к исповеди грехи для того, чтобы прийти к священнику «отчитаться о проделанной работе» – сдать грехи и, получив облегчение, снова пойти их собирать. Нам кажется, что чем больше мы грехов назовем, тем от большего их количества избавимся. Хотя, все совершается прямо противоположным образом: чем глубже мы осознаем причину одного греха, тем от большего количества грехов мы начнем избавляться, потому что грехи находятся в генетической связи -один грех порождает другой, а этот – третий.

Сама «магия» называния греха важнее для нас, чем его осознание. Такая «магия» имеет тенденцию вырождаться в другую «магию» – «магию» наложенной епитрахили и разрешительной формулы. Мне рассказывали, как проходила исповедь в одном храме: выходил священник и читал разрешительную молитву, а потом на гвоздик вешал свою епитрахиль и... уходил. Всякий, кто хотел получить отпущение грехов, подходил, надевал епитрахиль на голову и считал, что дело сделано. Но то же самое сегодня происходит и в присутствии священника – все тянутся только к его епитрахили. Может ли в таком случае человек действительно разобраться со своими страстями? Вот в чем кризис-то – и это страшно, а совсем не смешно. Не смешно, потому что мы приняли этот абсурд.

Кроме того, у современного человека почти отсутствует чувство боли от совершенного греха; он кается не от боли, а оттого, что это считается грехом и в этом надо каяться. Почти никто не ощущает себя больным смертельно опасной болезнью – у нас нет не только этого чувства, но и этого сознания. Нет и чувства ответственности за то, что мы совершаем – наша исповедь несерьезна, потому что безответственна; она бездейственна, потому что, не ощущая себя больными, мы не получаем и исцеления.

Покаяние невозможно без сознания своей глубочайшей испорченности и невозможности справиться с этим своими собственными силами. Оно преуготовляет путь Духу, и если нет настоящего покаяния, то Дух не может придти, поэтому мы все в той или иной мере причастны к хуле на Духа Святаго.

Но самое страшное, пожалуй, заключено в том, что мы утратили истинный смысл Таинства Покаяния: для нас оно имеет только обличительный смысл, а ведь оно, как и любое Таинство, – встреча со Христом, Совершенным Человеком. И эта встреча должна нам показать не только то, каким не должен быть человек, но и то, каким он должен стать, – к какому совершенству он призван. Это совершенство как раз и есть самое сильное свидетельство нашей греховности – и поэтому оно вызывает в нас чувство покаяния, но оно же есть и сильнейший созидательный стимул, потому что идеал человека, который мы всю жизнь носим в себе, – здесь, в Таинстве, мы видим воплощенным. Наше покаяние, скорее, ветхозаветное, чем новозаветное. Христианским же покаянием мы можем назвать лишь то Таинство, в котором происходит не только обличение в нас человека ветхого, но и созидание нового.

Поэтому нам всем необходимо поменять свое отношение к покаянию. Подумайте над этим, здесь есть над чем задуматься и над чем поработать.

Священник Владимир